Главная » Разное » По зову сердца мы ушли из стен безоблачного детства
По зову сердца мы ушли из стен безоблачного детства
По праву памяти — Твардовский. Полный текст стихотворения — По праву памятиСмыкая возраста уроки,
Сама собой приходит мысль —
Ко всем, с кем было по дороге,
Живым и павшим отнестись.
Она приходит не впервые.
Чтоб слову был двойной контроль:
Где, может быть, смолчат живые,
Так те прервут меня:
— Позволь!
Перед лицом ушедших былей
Не вправе ты кривить душой, —
Ведь эти были оплатили
Мы платой самою большой…
И мне да будет та застава,
Тот строгий знак сторожевой
Залогом речи нелукавой
По праву памяти живой.
1. Перед отлетом
Ты помнишь, ночью предосенней,
Тому уже десятки лет, —
Курили мы с тобой на сене,
Презрев опасливый запрет. И глаз до света не сомкнули,
Хоть запах сена был не тот,
Что в ночи душные июля
Заснуть подолгу не дает… То вслух читая чьи-то строки,
То вдруг теряя связь речей,
Мы собирались в путь далекий
Из первой юности своей. Мы не испытывали грусти,
Друзья — мыслитель и поэт.
Кидая наше захолустье
В обмен на целый белый свет. Мы жили замыслом заветным,
Дорваться вдруг
До всех наук —
Со всем запасом их несметным —
И уж не выпустить из рук. Сомненья дух нам был неведом;
Мы с тем управимся добром
И за отцов своих и дедов
Еще вдобавок доберем… Мы повторяли, что напасти
Нам никакие нипочем,
Но сами ждали только счастья, —
Тому был возраст обучен. Мы знали, что оно сторицей
Должно воздать за наш порыв
В премудрость мира с ходу врыться,
До дна ее разворотив. Готовы были мы к походу.
Что проще может быть:
Не лгать.
Не трусить.
Верным быть народу.
Любить родную землю-мать,
Чтоб за нее в огонь и в воду.
А если —
То и жизнь отдать. Что проще!
В целости оставим
Таким завет начальных дней.
Лишь от себя теперь добавим:
Что проще — да.
Но что сложней? Такими были наши дали,
Как нам казалось, без прикрас,
Когда в безудержном запале
Мы в том друг друга убеждали,
В чем спору не было у нас. И всласть толкуя о науках,
Мы вместе грезили о том,
Ах, и о том, в каких мы брюках
Домой заявимся потом. Дивись, отец, всплакни, родная,
Какого гостя бог нанес,
Как он пройдет, распространяя
Московский запах папирос. Москва, столица — свет не ближний,
А ты, родная сторона,
Какой была, глухой, недвижной,
Нас на побывку ждать должна. И хуторские посиделки,
И вечеринки чередом,
И чтоб загорьевские девки
Глазами ели нас потам,
Неловко нам совали руки,
Пылая краской до ушей… А там бы где-то две подруги,
В стенах столичных этажей,
С упреком нежным ожидали
Уже тем часом нас с тобой,
Как мы на нашем сеновале
Отлет обдумывали свой… И невдомек нам было вроде,
Что здесь, за нашею спиной,
Сорвется с места край родной
И закружится в хороводе
Вслед за метелицей сплошной… Ты не забыл, как на рассвете
Оповестили нас, дружков,
Об уходящем в осень лете
Запевы юных петушков. Их голосов надрыв цыплячий
Там, за соломенной стрехой, —
Он отзывался детским плачем
И вместе удалью лихой. В какой-то сдавленной печали,
С хрипотцей истовой своей
Они как будто отпевали
Конец ребячьих наших дней. Как будто сами через силу
Обрядный свой тянули сказ
О чем-то памятном, что было
До нас.
И будет после нас. Но мы тогда на сеновале
Не так прислушивались к ним,
Мы сладко взапуски зевали,
Дивясь, что день, а мы не спим. И в предотъездном нашем часе
Предвестий не было о том,
Какие нам дары в запасе
Судьба имела на потам. И где, кому из нас придется,
В каком году, в каком краю
За петушиной той хрипотцей
Расслышать молодость свою. Навстречу жданной нашей доле
Рвались мы в путь не наугад, —
Она в согласье с нашей волей
Звала отведать хлеба-соли.
Давно ли?
Жизнь тому назад… 2. Сын за отца не отвечает Сын за отца не отвечает —
Пять слов по счету, ровно пять.
Но что они в себе вмещают,
Вам, молодым, не вдруг обнять. Их обронил в кремлевском зале
Тот, кто для всех нас был одним
Судеб вершителем земным,
Кого народы величали
На торжествах отцом родным. Вам —
Из другого поколенья —
Едва ль постичь до глубины
Тех слов коротких откровенье
Для виноватых без вины. Вас не смутить в любой анкете
Зловещей некогда графой:
Кем был до вас еще на свете
Отец ваш, мертвый иль живой. В чаду полуночных собраний
Вас не мытарил тот вопрос:
Ведь вы отца не выбирали, —
Ответ по-нынешнему прост. Но в те года и пятилетки,
Кому с графой не повезло, —
Для несмываемой отметки
Подставь безропотно чело. Чтоб со стыдом и мукой жгучей
Носить ее — закон таков.
Быть под рукой всегда — на случай
Нехватки классовых врагов.
Готовым к пытке быть публичной
И к горшей горечи подчас,
Когда дружок твой закадычный
При этом не поднимет глаз… О, годы юности немилой,
Ее жестоких передряг.
То был отец, то вдруг он — враг.
А мать?
Но сказано: два мира,
И ничего о матерях… И здесь, куда — за половодьем
Тех лет — спешил ты босиком,
Ты именуешься отродьем,
Не сыном даже, а сынком… А как с той кличкой жить парнишке,
Как отбывать безвестный срок, —
Не понаслышке,
Не из книжки
Толкует автор этих строк… Ты здесь, сынок, но ты нездешний,
Какой тебе еще резон,
Когда родитель твой в кромешный,
В тот самый список занесен. Еще бы ты с такой закваской
Мечтал ступить в запретный круг. И руку жмет тебе с опаской
Друг закадычный твой…
И вдруг:
Сын за отца не отвечает. С тебя тот знак отныне снят.
Счастлив стократ:
Не ждал, не чаял,
И вдруг — ни в чем не виноват. Конец твоим лихим невзгодам,
Держись бодрей, не прячь лица.
Благодари отца народов,
Что он простил тебе отца
Родного —
с легкостью нежданной
Проклятье снял. Как будто он
Ему неведомый и странный
Узрел и отменил закон. (Да, он умел без оговорок,
Внезапно — как уж припечет —
Любой своих просчетов ворох
Перенести на чей-то счет;
На чье-то вражье искаженье
Того, что возвещал завет,
На чье-то головокруженъе
От им предсказанных побед.)
Сын — за отца? Не отвечает!
Аминь!
И как бы невдомек:
А вдруг тот сын (а не сынок!),
Права такие получая,
И за отца ответить мог? Ответить — пусть не из науки,
Пусть не с того зайдя конца,
А только, может, вспомнив руки,
Какие были у отца.
В узлах из жил и сухожилий,
В мослах поскрюченных перстов —
Те, что — со вздохом — как чужие,
Садясь к столу, он клал на стол.
И точно граблями, бывало,
Цепляя
ложки черенок,
Такой увертливый и малый,
Он ухватить не сразу мог.
Те руки, что своею волей —
Ни разогнуть, ни сжать в кулак:
Отдельных не было мозолей —
Сплошная.
Подлинно — кулак!
И не иначе, с тем расчетом
Горбел годами над землей,
Кропил своим бесплатным потом,
Смыкал над ней зарю с зарей.
И от себя еще добавлю,
Что, может, в час беды самой
Его мужицкое тщеславье,
О, как взыграло — боже мой! И в тех краях, где виснул иней
С барачных стен и потолка,
Он, может, полон был гордыни,
Что вдруг сошел за кулака. Ошибка вышла? Не скажите, —
Себе внушал он самому, —
Уж если этак, значит — житель,
Хозяин, значит, — потому… А может быть, в тоске великой
Он покидал свой дом и двор
И отвергал слепой и дикий,
Для круглой цифры, приговор. И в скопе конского вагона,
Что вез куда-то за Урал,
Держался гордо, отчужденно
От тех, чью долю разделял. Навалом с ними в той теплушке —
В одном увязанный возу,
Тянуться детям к их краюшке
Не дозволял, тая слезу… (Смотри, какой ты сердобольный, —
Я слышу вдруг издалека, —
Опять с кулацкой колокольни,
Опять на мельницу врага. —
Доколе, господи, доколе
Мне слышать эхо древних лет:
Ни мельниц тех, ни колоколен
Давным-давно на свете нет.) От их злорадства иль участья
Спиной горбатой заслонясь,
Среди врагов советской власти
Один, что славил эту власть;
Ее помощник голоштанный,
Ее опора и боец,
Что на земельке долгожданной
При ней и зажил наконец, —
Он, ею кинутый в погибель,
Не попрекнул ее со злом:
Ведь суть не в малом перегибе,
Когда — Великий перелом… И верил: все на место встанет
И не замедлит пересчет,
Как только — только лично Сталин
В Кремле письмо его прочтет… (Мужик не сметил, что отныне,
Проси чего иль не проси,
Не Ленин, даже не Калинин
Был адресат всея Руси.
Но тот, что в целях коммунизма
Являл иной уже размах
И на газетных полосах
Читал республик целых письма —
Не только в прозе, но в стихах.) А может быть, и по-другому
Решал мужик судьбу свою:
Коль нет путей обратных к дому,
Не пропадем в любом краю. Решал — попытка без убытка,
Спроворим свой себе указ.
И — будь добра, гора Магнитка,
Зачислить нас в рабочий класс… Но как и где отец причалит,
Не об отце, о сыне речь:
Сын за отца не отвечает, —
Ему дорогу обеспечь. Пять кратких слов…
Но год от года
На нет сходили те слова,
И званье сын врага народа
Уже при них вошло в права. И за одной чертой закона
Уже равняла всех судьба:
Сын кулака иль сын наркома,
Сын командарма иль попа… Клеймо с рожденья отмечало
Младенца вражеских кровей.
И все, казалось, не хватало
Стране клейменых сыновей. Недаром в дни войны кровавой
Благословлял ее иной:
Не попрекнув его виной,
Что душу горькой жгла отравой,
Война предоставляла право
На смерть и даже долю славы
В рядах бойцов земли родной. Предоставляла званье сына
Солдату воинская часть… Одна была страшна судьбина:
В сраженье без вести пропасть. И до конца в живых изведав
Тот крестный путь, полуживым —
Из плена в плен — под гром победы
С клеймом проследовать двойным. Нет, ты вовеки не гадала
В судьбе своей, отчизна-мать,
Собрать под небом Магадана
Своих сынов такую рать. Не знала,
Где всему начало,
Когда успела воспитать
Всех, что за проволокой держала,
За зоной той, родная мать… Средь наших праздников и буден
Не всякий даже вспомнить мог,
С каким уставом к смертным людям
Взывал их посетивший бог. Он говорил: иди за мною,
Оставь отца и мать свою,
Все мимолетное, земное
Оставь — и будешь ты в раю. А мы, кичась неверьем в бога,
Во имя собственных святынь
Той жертвы требовали строго:
Отринь отца и мать отринь. Забудь, откуда вышел родом,
И осознай, не прекословь:
В ущерб любви к отцу народов —
Любая прочая любовь. Ясна задача, дело свято, —
С тем — к высшей цели — прямиком.
Предай в пути родного брата
И друга лучшего тайком. И душу чувствами людскими
Не отягчай, себя щадя.
И лжесвидетельствуй во имя,
И зверствуй именем вождя. Любой судьбине благодарен,
Тверди одно, как он велик,
Хотя б ты крымский был татарин,
Ингуш иль друг степей калмык. Рукоплещи всем приговорам,
Каких постигнуть не дано.
Оклевещи народ, с которым
В изгнанье брошен заодно. И в душном скопище исходов —
Нет, не библейских, наших дней —
Превозноси отца народов:
Он сверх всего.
Ему видней.
Он все начала возвещает
И все концы, само собой. Сын за отца не отвечает —
Закон, что также означает:
Отец за сына — головой. Но все законы погасила
Для самого благая ночь.
И не ответчик он за сына,
Ах, ни за сына, ни за дочь. Там, у немой стены кремлевской,
По счастью, знать не знает он,
Какой лихой бедой отцовской
Покрыт его загробный сон… Давно отцами стали дети,
Но за всеобщего отца
Мы оказались все в ответе,
И длится суд десятилетий,
И не видать еще конца.
3. О памяти
Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую быль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль — забыть! Забыть родных и близких лица
И стольких судеб крестный путь —
Все то, что сном давнишним будь,
Дурною, дикой небылицей,
Так и ее — поди, забудь. Но это было явной былью
Для тех, чей был оборван век,
Для ставших лагерною пылью,
Как некто некогда изрек. Забыть — о, нет, не с теми вместе
Забыть, что не пришли с войны, —
Одних, что даже этой чести
Суровой были лишены. Забыть велят и просят лаской
Не помнить — память под печать,
Чтоб ненароком той оглаской
Непосвященных не смущать. О матерях забыть и женах,
Своей — не ведавших вины,
О детях, с ними разлученных,
И до войны,
И без войны.
А к слову — о непосвященных:
Где взять их? Все посвящены. Все знают все; беда с народом! —
Не тем, так этим знают родом,
Не по отметкам и рубцам,
Так мимоездом, мимоходом,
Не сам,
Так через тех, кто сам… И даром думают, что память
Не дорожит сама собой,
Что ряской времени затянет
Любую быль,
Любую боль; Что так и так — летит планета,
Годам и дням ведя отсчет,
И что не взыщется с поэта,
Когда за призраком запрета
Смолчит про то, что душу жжет… Нет, все былые недомолвки
Домолвить ныне долг велит.
Пытливой дочке-комсомолке
Поди сошлись на свой главлит; Втолкуй, зачем и чья опека
К статье закрытой отнесла
Неназываемого века Недоброй памяти дела; Какой, в порядок не внесенный,
Решил за нас
Особый съезд
На этой памяти бессонной,
На ней как раз
Поставить крест. И кто сказал, что взрослым людям
Страниц иных нельзя прочесть?
Иль нашей доблести убудет
И на миру померкнет честь? Иль, о минувшем вслух поведав,
Мы лишь порадуем врага,
Что за свои платить победы
Случалось нам втридорога? В новинку ль нам его злословье?
Иль все, чем в мире мы сильны,
Со всей взращенной нами новью,
И потом политой и кровью,
Уже не стоит той цены?
И дело наше — только греза,
И слава — шум пустой молвы? Тогда молчальники правы,
Тогда все прах — стихи и проза,
Все только так — из головы. Тогда совсем уже — не диво,
Что голос памяти правдивой
Вещал бы нам и впредь беду:
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу… Что нынче счесть большим, что малым —
Как знать, но люди не трава:
Не обратить их всех навалом
В одних непомнящих родства. Пусть очевидцы поколенья
Сойдут по-тихому на дно,
Благополучного забвенья
Природе нашей не дано. Спроста иные затвердили,
Что будто нам про черный день
Не ко двору все эти были,
На нас кидающие тень. Но все, что было, не забыто,
Не шито-крыто на миру.
Одна неправда нам в убыток,
И только правда ко двору! А я — не те уже годочки —
Не вправе я себе отсрочки
Предоставлять.
Гора бы с плеч —
Еще успеть без проволочки
Немую боль в слова облечь. Ту боль, что скрытно временами
И встарь теснила нам сердца
И что глушили мы громами
Рукоплесканий в честь отца. С предельной силой в каждом зале
Они гремели потому,
Что мы всегда не одному
Тому отцу рукоплескали. Всегда, казалось, рядом был,
Свою земную сдавший смену.
Тот, кто оваций не любил,
По крайней мере знал им цену. Чей образ вечным и живым
Мир уберег за гранью бренной,
Кого учителем своим
Именовал отец смиренно… И, грубо сдвоив имена,
Мы как одно их возглашали
И заносили на скрижали.
Как будто суть была одна. А страх, что всем у изголовья
Лихая ставила пора,
Нас обучил хранить безмолвье
Перед разгулом недобра. Велел в безгласной нашей доле
На мысль в спецсектор сдать права, С тех пор — как отзыв давней боли
Она для нас — явись едва.
Нет, дай нам знак верховной воли,
Дай откровенье божества. И наготове вздох особый —
Дерзанья нашего предел:
Вот если б Ленин встал из гроба,
На все, что стало, поглядел… Уж он за всеми мелочами
Узрел бы ширь и глубину.
А может быть, пожал плечами
И обронил бы:
— Ну и ну! — Так, сяк гадают те и эти,
Предвидя тот иль этот суд, —
Как наигравшиеся дети,
Что из отлучки старших ждут. Но все, что стало или станет,
Не сдать, не сбыть нам с рук своих,
И Ленин нас судить не встанет:
Он не был богом и в живых. А вы, что ныне норовите
Вернуть былую благодать,
Так вы уж Сталина зовите —
Он богом был — Он может встать. И что он легок на помине
В подлунном мире, бог-отец,
О том свидетельствует ныне
Его китайский образец… …Ну что ж, пускай на сеновале,
Где мы в ту ночь отвергли сон,
Иными мнились наши дали, —
Нам сокрушаться не резон. Чтоб мерить все надежной меркой,
Чтоб с правдой сущей быть не врозь,
Многостороннюю проверку
Прошли мы — где кому пришлось. И опыт — наш почтенный лекарь,
Подчас причудливо крутой, —
Нам подносил по воле века
Его целительный настой.
Зато и впредь как были — будем, —
Какая вдруг ни грянь гроза —
Людьми
из тех людей,
что людям,
Не пряча глаз,
Глядят в глаза. Детство — Суриков. Полный текст стихотворения — ДетствоВот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой; Вот свернулись санки,
И я на бок — хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб. И друзья-мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут
Над моей бедой. Всё лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех! Но меж тем уж село
Солнышко давно;
Поднялася вьюга,
На небе темно. Весь ты перезябнешь, —
Руки не согнёшь, —
И домой тихонько,
Нехотя бредёшь. Ветхую шубёнку
Скинешь с плеч долой;
Заберёшься на печь
К бабушке седой. И сидишь, ни слова…
Тихо всё кругом;
Только слышишь: воет
Вьюга за окном. В уголке, согнувшись,
Лапти дед плетёт;
Матушка за прялкой
Молча лён прядёт. Избу освещает
Огонёк светца;
Зимний вечер длится,
Длится без конца… И начну у бабки
Сказки я просить;
И начнёт мне бабка
Сказку говорить: Как Иван-царевич
Птицу-жар поймал,
Как ему невесту
Серый волк достал. Слушаю я сказку —
Сердце так и мрёт;
А в трубе сердито
Ветер злой поёт. Я прижмусь к старушке…
Тихо речь журчит,
И глаза мне крепко
Сладкий сон смежит. И во сне мне снятся
Чудные края.
И Иван-царевич —
Это будто я. Вот передо мною
Чудный сад цветёт;
В том саду большое
Дерево растёт. Золотая клетка
На сучке висит;
В этой клетке птица
Точно жар горит; Прыгает в той клетке,
Весело поёт,
Ярким, чудным светом
Сад весь обдаёт. Вот я к ней подкрался
И за клетку — хвать!
И хотел из сада
С птицею бежать. Но не тут-то было!
Поднялся шум-звон;
Набежала стража
В сад со всех сторон. Руки мне скрутили
И ведут меня…
И, дрожа от страха,
Просыпаюсь я. Уж в избу, в окошко,
Солнышко глядит;
Пред иконой бабка
Молится, стоит. Весело текли вы,
Детские года!
Вас не омрачали
Горе и беда. Читать онлайн Стихотворения. Поэмы страница 17 Две строчкиИз записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду. Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела. Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал,
Да лед за полу придержал… Среди большой войны жестокой,
С чего - ума не приложу, -
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне не знаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
1943 "Когда пройдешь путем колонн…"Когда пройдешь путем колонн
В жару, и в дождь, и в снег,
Тогда поймешь,
Как сладок сон,
Как радостен ночлег. Когда путем войны пройдешь,
Еще поймешь порой,
Как хлеб хорош
И как хорош
Глоток воды сырой. Когда пройдешь таким путем
Не день, не два, солдат,
Еще поймешь,
Как дорог дом,
Как отчий угол свят. Когда - науку всех наук -
В бою постигнешь бой,
Еще поймешь,
Как дорог друг,
Как дорог каждый свой. И про отвагу, долг и честь
Не будешь зря твердить.
Они в тебе,
Какой ты есть,
Каким лишь можешь быть. Таким, с которым, коль дружить
И дружбы не терять,
Как говорится -
Можно жить
И можно умирать.
1943 У славной могилыНам памятна каждая пядь
И каждая наша примета
Земли, где пришлось отступать
В пыли сорок первого лета. Но эта опушка борка
Особою памятью свята:
Мы здесь командира полка
В бою хоронили когда-то. Мы здесь для героя отца,
Меняясь по двое, спешили
Готовый окопчик бойца
Устроить поглубже, пошире. В бою - как в бою. Под огнем
Копали, лопатой саперной,
В песке рассекая с трудом
Сосновые желтые корни. И в желтой могиле на дне
Мы хвои зеленой постлали,
Чтоб спал он, как спят на войне
В лесу на коротком привале. Прости, оставайся, родной!..
И целых и долгих два года
Под этой смоленской сосной
Своих ожидал ты с восхода. И ты не посетуй на нас,
Что мы твоей славной могиле
И в этот, и в радостный, час
Не много минут посвятили. Торжествен, но краток и строг
Салют наш и воинский рапорт.
Тогда мы ушли на восток,
Теперь мы уходим на запад. Над этой могилой скорбя,
Склоняем мы с гордостью знамя:
Тогда оставляли тебя,
А нынче родимый, ты с нами.
1943 В Смоленске1 Два только года - или двести
Жестоких нищих лет прошло,
Но то, что есть на этом месте,-
Ни город это, ни село. Пустырь угрюмый и безводный.
Где у развалин ветер злой
В глаза швыряется холодной
Кирпичной пылью и золой; Где в бывшем центре иль в предместье
Одна в ночи немолчна песнь:
Гремит, бубнит, скребет по жести
Войной оборванная жесть. И на проспекте иль проселке,
Что меж руин пролег, кривой,
Ручные беженцев двуколки
Гремят по древней мостовой. Дымок из форточки подвала,
Тропа к колодцу в Чертов ров…
Два только года. Жизнь с начала -
С огня, с воды, с охапки дров.
2 Какой-то немец в этом доме
Сушил над печкою носки,
Трубу железную в проломе
Стены устроив мастерски. Уютом дельным жизнь-времянку
Он оснастил, как только мог:
Где гвоздь, где ящик, где жестянку
Служить заставив некий срок. И в разоренном доме этом
Определившись на постой,
Он жил в тепле, и спал раздетым,
И мылся летнею водой… Пускай не он сгубил мой город,
Другой, что вместе убежал,-
Мне жалко воздуха, которым
Он год иль месяц здесь дышал. Мне шаль тепла, угла и крова,
Дневного света жаль в дому,
Всего, что может быть здорово
Иль было радостно ему. Мне каждой жаль тропы и стежки,
Где проходил он по земле,
Заката, что при нем в окошке
Играл вот так же на стекле. Мне жалко запаха лесного,
Дровец, наколотых в снегу,
Всего, чего я вспомнить снова,
Не вспомнив немца, не могу. Всего, что сердцу с детства свято,
Что сердцу грезилось светло
И что навеки, без возврата,
Тяжелой черною утратой
Отныне на сердце легло.
1943 "Зачем рассказывать о том…"Зачем рассказывать о том
Солдату на войне,
Какой был сад, какой был дом
В родимой стороне?
Зачем? Иные говорят,
Что нынче, за войной,
Он позабыл давно, солдат,
Семью и дом родной;
Он ко всему давно привык,
Войною научен;
Он и тому, что он в живых,
Не верит нипочем.
Не знает, он, иной боец,
Второй и третий год,-
Женатый он или вдовец,
И писем зря не ждет…
Так о солдате говорят.
И сам порой он врет:
Мол, для чего смотреть назад,
Когда идешь вперед?
Зачем рассказывать о том,
Зачем бередить нас,
Какой был сад, какой был дом,
Зачем?
Затем как раз,
Что человеку на войне,
Как будто назло ей,
Тот дом и сад вдвойне, втройне
Дороже и милей.
И чем бездомней на земле
Солдата тяжкий быт,
Тем крепче память о семье
И доме он хранит.
Забудь отца, забудь он мать,
Жену свою, детей,
Ему тогда и воевать
И умирать трудней.
Живем, не по миру идем,
Есть что хранить, любить.
Есть где-то, есть иль был наш дом,
А нет - так должен быть!
1943 У ДнепраЯ свежо доныне помню
Встречу первую с Днепром,
Детской жизни день огромный
Переправу и паром. За неведомой, студеной
Полосой днепровских вод
Стороною отдаленной
Нам казался берег тот… И не чудо ль был тот случай:
Старый Днепр средь бела дня
Оказался вдруг под кручей
Впереди на полконя. И, блеснув на солнце боком.
Развернулся он внизу.
Страсть, как жутко и высоко
Стало хлопцу на возу. Вот отец неторопливо
Заложил в колеса кол
И, обняв коня, с обрыва
Вниз, к воде тихонько свел. Вот песок с водою вровень
Зашумел под колесом,
И под говор мокрых бревен
Воз взобрался на паром. И паром, подавшись косо,
Отпихнулся от земли,
И недвижные колеса,
Воз и я - пошли, пошли… И едва ли сердце знало,
Что оно уже тогда
Лучший срок из жизни малой
Оставляло навсегда.
1944 НочлегРазулся, ноги просушил,
Согрелся на ночлеге,-
И человеку дом тот мил,
Неведомый вовеки. Уже не первый, не второй.
Ни мой, ни твой, ничейный,
Пропахший обувью сырой,
Солдатским потом, да махрой,
Да смазкою ружейной. И, покидая угол тот,
Солдат, жилец бездомный,
О нем, бывает, и вздохнет,
И жизнь пройдет, а вспомнит!
1944 На походеХорошо иметь в догадке
Ту примету на Руси,
Что в дому, где бабы гладки,
Там напиться не проси. Там воды не будет свежей.
- Почему?
- А потому:
Норовят ходить пореже,
Держат теплую в дому. - Что же, пейте на здоровье,
Если нравится вода.
Жаль, по вашему присловью,
Я, должно быть, так худа. - Нет, не так, еще в порядке,
И сказать со стороны:
Ни к чему добреть солдатке,
Если мужа ждет с войны.
1944 "Война - жесточе нету слова…"Война - жесточе нету слова.
Война - печальней нету слова.
Война - святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
И на устах у нас иного
Еще не может быть и нет.
1944 Минское шоссеВсе, как тогда, в то лето злое:
И жесткий шорох пыльных трав,
И ветер, дышащий золою,
И грохот бомб у переправ, И блеклый хворост маскировки,
И жаркий, жадный ход машин,
И пеший раненый на бровке,-
И он, наверно, не один… И вздох орудий недалекий,
И гул шоссейного моста,
II тот же стон большой дороги,
II те же самые места:
Низины, дробные сосенки,
Где, отмечая срок войны,
Трехлетней давности воронки
Меж новых, нынешних, видны. II жженой жести тот же запах,
И пепелищ угарный дым.
Но только - мы идем на запад.
Мы наступаем. Мы громим.
Мы бьем его, что день, то пуще,
Что час, то злей и веселей,
В хвосты колонн его бегущих
Врываясь вдруг броней своей.
Ему ни отдыху, ни сроку,
Беги, куда бежать - гляди:
На пятки жмем, всыпаем сбоку,
И - стой! - встречаем впереди. Идет, вершится суд суровый.
Священна месть, и казнь права.
И дважды, трижды в день громово
Войскам салюты шлет Москва.
II отзвук славы заслуженной
Гудит на тыщи верст вокруг.
И только плачут наши жены
От счастья так же, как от мук. И только будто зов несмелый
Таят печальные поля,
И только будто постарела,
Как в горе мать, сама земля,
И рост, и доброе цветенье
Всего, что водится на ней,
Баллада о детстве — Высоцкий. Полный текст стихотворения — Баллада о детствеЧас зачатья я помню неточно —
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока. Я рождался не в муках, не в злобе:
Девять месяцев — это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе —
Ничего там хорошего нет. Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные. Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живёт же братия,
Моя честна компания! Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого. Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце. Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой. Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная. Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почём она — копеечка.… Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трёхлетка,
На воздушную эту тревогу! Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ «зажигалки» тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин. И било солнце в три луча,
На чердаке рассеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну. Она ему: «Как сыновья?» —
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие! Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие». …Я ушёл от пелёнок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен. Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим… У тёти Зины кофточка
С разводами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришёл с трофеями. Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания! Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские. Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели. Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «Зачем?» — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет! Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушёл. Ну, он всегда был спорщиком,
Припрут к стене — откажется…
Прошёл он коридорчиком —
И кончил «стенкой», кажется. Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно. Все — от нас до почти годовалых —
«Толковищу» вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки. Не досталось им даже по пуле,
В «ремеслухе» — живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть… Но рискнули
Из напильников делать ножи. Они воткнутся в лёгкие
От никотина чёрные
По рукоятки — лёгкие
Трёхцветные наборные… Вели дела обменные
Сопливые острожники —
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики. Сперва играли в «фантики»,
В «пристенок» с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.… Спекулянтка была номер перший —
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тётя Маруся. У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила…
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла. И было всё обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство метростроевца — Он дом сломал, а нам сказал:
«У вас носы не вытерты,
А я — за что я воевал?!» —
И разные эпитеты. Нажива — как наркотика.
Не выдержала этого
Богатенькая тётенька
Маруся Пересветова.… Было время — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали. Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Вниз сподручней им было, чем ввысь. Читать онлайн Стихи о войне страница 5 "Ах, детство!.."Ах, детство!
Мне, как водится, хотелось
Во всем с мальчишками
Быть наравне.
Но папа с мамой
Не ценили смелость:
"Ведь ты же девочка!" -
Твердили мне.
"Сломаешь голову,
На крыше сидя.
Бери вязанье
Да садись за стол".
И я слезала с крыши,
Ненавидя
Свой женский, "слабый",
Свой "прекрасный" пол. Ах, детство!
Попадало нам с тобою -
Упреки матери, молчание отца…
Но опалил нам лица ветер боя,
Нам ветер фронта опалил сердца. "Ведь ты же девочка!" -
Твердили дома,
Когда сказала я в лихом году,
Что, отвечая на призыв райкома,
На фронт солдатом рядовым иду.
С семьей
Меня отчизна рассудила -
Скажи мне, память,
Разве не вчера
Я в дымный край окопов уходила
С мальчишками из нашего двора?
В то горькое,
В то памятное лето
Никто про слабость
Не твердил мою…
Спасибо, Родина,
За счастье это -
Быть равной
Сыновьям твоим в бою!
1958 "Ржавые болота…"Ржавые болота,
Усталая пехота
Да окоп у смерти на краю…
Снова сердце рвется
К вам, родные хлопцы,
В молодость армейскую мою. Ржавые болота,
Усталая пехота,
Фронтовые дымные края…
Неужели снова
Я с тобой, суровой,
Повстречаюсь, молодость моя?..
1959 "Жизнь моя не катилась…"Жизнь моя не катилась
Величавой рекою -
Ей всегда не хватало
Тишины и покою.
Где найдешь тишину ты
В доле воина трудной?..
Нет, бывали минуты,
Нет, бывали секунды:
За минуту до боя
Очень тихо в траншее,
За секунду до боя
Очень жизнь хорошеет.
Как прекрасна травинка,
Что на бруствере, рядом!
Как прекрасна!.. Но тишь
Разрывает снарядом. Нас с тобой пощадили
И снаряды и мины.
И любовь с нами в ногу
Шла дорогою длинной.
А теперь и подавно
Никуда ей не деться,
А теперь наконец-то
Успокоится сердце.
Мне спокойно с тобою,
Так спокойно с тобою,
Как бывало в траншее
За минуту до боя.
1959 "Я не привыкла…"Я не привыкла,
Чтоб меня жалели,
Я тем гордилась, что среди огня
Мужчины в окровавленных шинелях
На помощь звали девушку -
Меня… Но в этот вечер,
Мирный, зимний, белый,
Припоминать былое не хочу,
И женщиной -
Растерянной, несмелой -
Я припадаю к твоему плечу.
1959 О нашей юностиСорваны двери с петель.
Порохом воздух пропах.
Гудит революции ветер
В оборванных проводах. Сухо щелкают пули
В стены глухих домов.
Красногвардейцы уснули
Возле ночных костров. В кожанке, в кепке мятой
У боевых пирамид
Красногвардеец Ната
На карауле стоит. Где-то в ночи таятся
Последние юнкера.
Девушке восемнадцать
Исполнилось лишь вчера. Смотрю на нее сквозь годы
И юность свою узнаю:
Идут ополченцев взводы,
В нестройном идут строю. Неспевшимися голосами
Поют о священной войне,
И полковое знамя
Мечется в вышине. В большом полушубке овчинном
Девчонка идет с полком,
Подтягивая мужчинам
Простуженным голоском. Юность! Легко шагая,
Ты скрылась навек в огне.
Но вышла юность другая
Сегодня навстречу мне. Поземка метет и кружит -
В тайге не найти дорог.
Дрожит от сибирской стужи
Палаточный городок. По Цельсию снова тридцать.
Работа здесь нелегка.
Снимешь на миг рукавицу -
Белеет твоя рука. Морозами продубленная,
Земля - лишь коснись - поет.
Здесь первые эшелоны
Возводят в тайге завод. И стужа напрасно тужится,
Все ветры в бой побросав:
Стоит, словно памятник мужеству,
Девушка на лесах. Я взгляда не отрываю
От девушки в вышине -
То юность моя боевая
Машет рукою мне.
1959 "Ты помнишь? - в красное небо…"Ты помнишь? - в красное небо
Взлетали черные взрывы.
Ты помнишь? - вскипали реки,
Металлом раскалены.
Каждое поколение
Имеет свои призывы:
Мы были призывниками
Отечественной войны. В буре больших событий
Люди быстрее зреют:
Мы Родине присягали
В неполных семнадцать лет.
Дружили в боях вернее,
Любили в боях острее,
Сильнее горело сердце,
Стуча в комсомольский билет. Сердце всю жизнь не может
Так беспокойно биться -
Больно такому сердцу,
Тесно ему в груди…
Други мои, ровесники.
Нам ведь уже за тридцать!
Други мои, ровесники,
Молодость позади! Кажется, нам простительно
Немного увязнуть в быте,
Други мои, ровесники,
Кажется, не секрет,
Что даже призыв эпохи,
Ветер больших событий,
В тридцать не так волнует,
Как в восемнадцать лет… Что ж так меня тревожит
Голос локомотива?
Что же зовут, как в юности,
Дорожные огоньки?
Да, каждое поколение
Имеет свои призывы,
Но мы, поколение воинов, -
Вечные призывники.
1960 "Я помню: поднялся в атаку взвод…"Я помню:
поднялся в атаку взвод,
Качнулась
земля родная.
Я помню:
кто-то кричал:
"Вперед!" -
Может, и я,
не знаю.
Ворвались
в немецкие блиндажи
Мы
на сыром рассвете.
Казалось,
стоит на свете жить
Ради мгновений этих. …Я помню:
в тиши тылового дня,
Где-то на формировке,
Впервые в жизни моей
меня
Обнял лейтенант неловкий.
И руки мои не сказали:
"Нет!" -
Как будто их кто опутал,
И думалось:
я родилась на свет
Ради такой минуты. …Я помню:
в родильном покое -
покой,
Он мне,
беспокойной,
странен.
Здесь тихо,
как вечером над рекой,
Плывут,
словно баржи,
няни.
Мучения,
страхи
уже позади,
Но нет еще
трудных буден.
Я думала,
дочку прижав к груди,
Что лучше минут
не будет. …Я помню
другое рождение:
в свет
Моя появилась книга.
И снова казалось -
сомнений нет,
Счастливей не будет мига.
Но сколько еще
таких же минут
Мне довелось изведать.
Да здравствует жизнь!
Да здравствует труд!
Да здравствует
радость победы! А если
приходится нелегко,
Меня не пугает это:
Да здравствует
жизни великий закон -
Смена зимы и лета!
1960 ПроводыВопреки столичному порядку,
Городским привычкам вопреки,
Плачет, разливается трехрядка
На проспекте у Москвы-реки. На глазах сконфуженной милиции,
"Москвичам" и "Волгам" на беду,
Молодухи с каменными лицами
И поют и пляшут на ходу. А за ними, в окруженье свиты
Из седых, заплаканных старух,
Паренек студенческого вида
Про камыш во весь горланит дух. Знать, на службу провожают хлопца.
Не на фронт, не в бой. А посмотреть -
Столько горьких слез сегодня льется,
Будто бы уходит он на смерть. Но старух осудишь ты едва ли, -
Не они ли в сорок первый год
Молча, без рыданий, провожали
Нас с тобою в боевой поход?
1960 На танцахВ шуршащих платьицах коротких -
Капроновые мотыльки! -
Порхают стильные красотки,
Стучат стальные каблучки. А у стены,
В простом костюме,
Не молода,
Не хороша,
Застыла женщина угрюмо -
Стоит и смотрит, не дыша. Скользнув по ней
Бесстрастным взглядом,
Танцор другую пригласит.
Чужая юность
Мчится рядом
И даже глазом не косит… Нет,
В гимнастерках,
Не в капронах
И не на танцах,
А в бою,
В снегах, войною опаленных,
Ты
Юность встретила свою. До времени
Увяли щеки,
До срока
Губы отцвели,
И юность уплыла
До срока,
Как уплывают корабли…
И я, счастливая, не знаю,
Чем в эту праздничную ночь
Могу тебе помочь, родная,
Чем может кто-нибудь помочь?
1960 "Да, многое в сердцах у нас умрет…"Да, многое в сердцах у нас умрет,
Но многое
Останется нетленным:
Я не забуду
Сорок пятый год -
Голодный,
Радостный,
Послевоенный. В тот год,
От всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к жизни
От войны,
Благословляя каждую минуту. Как дорог был нам
Каждый трудный день,
Как на "гражданке"
Все нам было мило!
Пусть жили мы
В плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила. И нынче,
Если давит плечи быт,
Я и на быт
Взираю, как на чудо, -
Год сорок пятый
Мною не забыт,
Я возвращенья к жизни
Не забуду!
1960 Владимир Набоков «Детство»При звуках, некогда подслушанных минувшим,
любовью молодой и счастьем обманувшим,
пред выцветшей давно, знакомою строкой,
с улыбкой начатой, дочитанной с тоской,
порой мы говорим: ужель всё это было?
и удивляемся, что сердце позабыло;
какая чудная нам жизнь была дана... 2 Однажды, грусти полн, стоял я у окна:
братишка мой в саду. Бог весть во что играя,
клал камни на карниз. Вдруг, странно замирая,
подумал я: ужель и я таким же был?
И в этот миг всё то, что позже я любил,
всё, что изведал я - обиды и успехи -
всё затуманилось при тихом, светлом смехе
восставших предо мной младенческих годов. 3 И вот мне хочется в размер простых стихов
то время заключить, когда мне было восемь,
да, только восемь лет. Мы ничего не просим,
не знаем в эти дни, но многое душой
уж можем угадать. Я помню дом большой,
я помню лестницу, и мраморной Венеры
меж окон статую, и в детской полусерый
и полузолотой непостоянный свет. 4 Вставал я нехотя. (Как будущий поэт,
предпочитал я сон действительности ясной.
Конечно, не всегда: как торопил я страстно
медлительную ночь пред светлым Рождеством!)
Потом до десяти, склонившись над столом,
писал я чепуху на языке Шекспира,
а после шёл гулять... 5 Отдал бы я полмира,
чтоб снова увидать мир яркий, молодой,
который видел я, когда ходил зимой
вдоль скованной Невы великолепным утром!
Снег, отливающий лазурью, перламутром,
туманом розовым подёрнутый гранит, -
как в ранние лета всё нежит, всё пленит! 6 Тревожишь ты меня, сон дальний, сон неверный...
Как сказочен был свет сквозь арку над Галерной!
А горка изо льда меж липок городских,
смех девочек-подруг, стук санок удалых,
рябые воробьи, чугунная ограда?
О сказка милая, о чистая отрада! 7 Увы! Всё, всё теперь мне кажется другим:
собор не так высок, и в сквере перед ним
давно деревьев нет, и уж шаров воздушных,
румяных, голубых, всем ветеркам послушных,
на серой площади никто не продаёт...
Да что и говорить! Мой город уж не тот... 8 Зато остались мне тех дней воспоминанья:
я вижу, вижу вновь, как, возвратясь с гулянья,
позавтракав, ложусь в кроватку на часок.
В мечтаньях проходил назначенный мне срок...
Садилась рядом мать и мягко целовала
и пароходики в альбом мне рисовала...
Полезней всех наук был этот миг тиши! 9 Я разноцветные любил карандаши,
пахучих сургучей густые капли, краски,
бразильских бабочек и английские сказки.
Я чутко им внимал. Я был героем их:
как грозный рыцарь, смел, как грустный рыцарь, тих,
коленопреклонён пред смутной, пред любимой...
О, как влекли меня Ричард непобедимый,
свободный Робин Гуд, туманный Ланцелот! 10 Картинку помню я: по озеру плывёт
широкий, низкий чёлн; на нём простёрта дева,
на траурном шелку, средь белых роз, а слева
от мёртвой, на корме, таинственный старик
седою головой в раздумии поник,
и праздное весло скользит по влаге сонной,
меж лилий водяных... 11 Глядел я, как влюблённый,
мечтательной тоски, видений странных полн,
на бледность этих плеч, на этот чёрный чёлн,
и ныне, как тогда, вопрос меня печалит:
к каким он берегам неведомым причалит,
и дева нежная проснётся ли когда? 12 Назад, скорей назад, счастливые года!
Ведь я не выполнил заветов ваших тайных.
Ведь жизнь была потом лишь цепью дней случайных,
прожитых без борьбы, забытых без труда.
Иль нет, ошибся я, далёкие года!
Одно в душе моей осталось неизменным,
и это - преданность виденьям несравненным,
молитва ясная пред чистой красотой.
Я ей не изменил, и ныне пред собой
я дверь минувшего без страха открываю
и без раскаянья былое призываю! 13 Та жизнь была тиха, как ангела любовь.
День мирно протекал. Я вспоминаю вновь
безоблачных небес широкое блистанье,
в коляске медленной обычное катанье
и в предзакатный час - бисквиты с молоком.
Когда же сумерки сгущались за окном,
и шторы синие, скрывая мрак зеркальный,
спускались, шелестя, и свет полупечальный,
полуотрадный ламп даль комнат озарял,
безмолвно, сам с собой, я на полу играл,
в невинных вымыслах, с беспечностью священной,
я жизни подражал по-детски вдохновенно:
из толстых словарей мосты сооружал,
и поезд заводной уверенно бежал
по рельсам жестяным... 14 Потом - обед вечерний.
Ночь приближается, и сердце суеверней.
Уж постлана постель, потушены огни.
Я слышу над собой: Господь тебя храни...
Кругом чернеет тьма, и только щель дверная
полоской узкою сверкает, золотая.
Блаженно кутаюсь и, ноги подобрав,
вникаю в радугу обещанных забав...
Как сладостно тепло! И вот я позабылся... 15 И странно: мнится мне, что сон мой долго длился,
что я проснулся - лишь теперь, и что во сне,
во сне младенческом приснилась юность мне;
что страсть, тревога, мрак - всё шутка домового,
что вот сейчас, сейчас ребёнком встану снова
и в уголку свой мяч и паровоз найду...
Мечты!..
Пройдут года, и с ними я уйду,
весёлый, дерзостный, но втайне беззащитный,
и после, может быть, потомок любопытный,
стихи безбурные внимательно прочтя,
вздохнёт, подумает: он сердцем был дитя! Стихи про детство Воспоминанья душу бередят,
И вновь, и вновь я возвращаюсь в детство...
Я помню двор, подружек, всех котят
И наше коммунальное соседство.Я помню игры- "штандар" и " лапту",
Я помню "жмурки" в лестничных пролётах,
И деревянный "чижик" на боку,
И ножички, блестевшие в полёте. Мальчишек с самокатами с утра,
И "казаков-разбойников" до ночи...
Всеобщее и грозное " Ура",
И дО дому когда дойти нет мочи... "Секретики", "садовники", плоты
И "Сенька поп " с такой палитрой красок!
А пахли как вечерние цветы,
И как была прекрасна бочка с квасом! А вобла! Это ж был деликатес
Из нашего безоблачного детства.
На улице торговля шла вразвес,
Несли пакеты,прижимая к сердцу. И лучше всех пирожных - чёрный хлеб,
Политый щедро ароматным маслом,
А сверху соль да лук от разных бед...
Теперь сказали бы что это "классно". Сейчас так много сладостей любых,
А я всё вспоминаю те, из детства,
С изюмом россыпь "камушков морских",
Есть "Кара - Кум" не позволяли средства... Из книжек куклам строили дома,
А в коробок от спичек, что стащили,
Сажали майского усатого жука
И листьями берёзы так кормили! Был очень, очень тёплым летний дождь.
Мы босиком по лужам без оглядки
Бежали и кричали про гусей,
Потом до темноты играли в "прятки". А ёлка в тесной комнате в углу
С конфетами, орехами, шарами?
И мама приглашала всех к столу,
Который был заставлен пирогами! Катались с крыши, прыгая в сугроб.
Штаны в сосульках жались к батарее...
И страшно было всем при слове гроб,
И вырасти мечтали поскорее. Мы забирались в душные подвалы
И с любопытством лезли на чердак...
Друг друга на обеды приглашали,
Игрушки отдавали просто так. Мы слушали до ночи как ребята,
Гитары обнимая, пели песни.
Мы знали -пионеры, октябрята,
Что летом будут песни интересней. А помните макулатуры сбор
И развесёлый сбор металлолома?
Мы классом обходили каждый двор
И кое-что несли ещё из дома. Нас так сплотил общеполезный труд
По сбору свёклы и родной картошки!
Набатом бил в ушах сердечный стук,
Когда соприкасались две ладошки. Мы ссорились, мирились и влюблялись
Когда на "четверть", а когда на год...
Вот первые стихи и написались-
Из детства в юность сложный переход. А как забыть тот солнечный апрель,
Который никогда не повторится?
Мы были "впереди планеты всей"-
Ведь это наш Гагарин в космос мчится! Нам мама шила платья по ночам
Из самого дешёвенького ситца,
Чтобы доставить радость дочерям -
Ну надо ж было к "майским" нарядиться! Отец не часто вспоминал войну,
Но и забыть те годы было сложно:
Вернулся раненый, принёс свою "звезду",
Теперь в "Полку бессмертном", как и должно... Нас отправляли летом в лагеря
Где вечерами пахли все "Гвоздикой",
А комары...Да что там комары?
Всё забывалось с первой земляникой. В поход ходили, пели у костра
Про девочку что плачет в автомате,
И спорили до самого утра
С горячностью подростков и без мата.... Но незаметно уходило лето,
И так же быстро юность пронеслась.
И думаешь, а было ли всё это?
Ведь убегают годы не таясь... Мы повзрослели, старимся уже,
Записка в церкви с каждым днём длиннее.
Успеть бы помолиться о душе,
Попробовать других любить сильнее.
|
