|
Дорр энтони стена памяти«Вижу себялюбие. И конец света»: отрывки из «Стены памяти» Энтони Дорра
В издательстве «Азбука» выходит «Стена памяти» Энтони Дорра — новый сборник рассказов от автора романа «Весь невидимый нам свет», принесшего ему Пулицеровскую премию и сделавшего его всемирно известным писателем. «Афиша» публикует фрагменты нескольких новелл из книги.Энтони Дорр 42-летний американский автор, сочиняющий романы («Свет», «Про Грейс»), рассказы («Собиратель ракушек», «Стена памяти») и мемуары («Четыре сезона в Роме»). Финалист шорт-листа Национальной книжной премии. © Isabelle Selby Стена памятиАльма, босая и без парика, стоит в верхней спальне, в руке фонарик. Часы в гостиной тикают и тикают, завершают ночь. Мгновение назад Альма делала что-то очень важное, в этом она совершенно уверена. Что-то жизненно важное. Но теперь не может вспомнить, что именно. Одно из окон распахнуто. Гостевая кровать аккуратно застелена, покрывало расправлено ровно. На тумбочке у кровати стоит аппарат размером с микроволновку с приклепанной табличкой: «Собственность кейптаунского Института исследования памяти». От него отходят три витых шнура, ведут к чему-то слегка напоминающему мотоциклетный шлем. Стена напротив Альмы вся сплошь облеплена листочками бумаги. Среди них диаграммы, карты, попадаются мятые клочки, испещренные каракулями. Там не только бумажки: в глаза сразу бросаются пластиковые картриджы размером со спичечный коробок, на крышке каждого выгравирован четырехзначный номер, и каждый с дырочкой — этими дырочками они надеты на вбитые в стену гвозди. Луч фонарика в руке Альмы упирается в цветную фотографию, на которой мужчина в закатанных до колен штанах выходит из морских волн. Она касается пальцем ее края. На лице мужчины не то улыбка, не то гримаса. Вода холодная. Через все фото надпись, сделанная — она это знает — ее рукой: его имя, Гарольд. Этот мужчина ей знаком. Закрыв глаза, она может припомнить розовый цвет его десен, морщины у него на шее, его руки с узловатыми костяшками пальцев. Он был ее мужем. <…> Следующие несколько днейЛицо умирающего Гарольда, сложившийся пополам труп Роджера, невидящий взгляд Тембы — все это крутится в голове Луво, словно сменяющие одна другую картинки какого-то жуткого слайд-шоу. Смерть за смертью неумолимой чередой. Весь остаток воскресенья он проводит в парке «Компаниз гарден», где система дорожек запутанная, как лабиринт; прячется за стволами, хоронится в листве. Там и сям по газонам пробегают белки; вдоль дубовой аллеи рабочие тянут провода: на Рождество здесь загорятся гирлянды лампочек. Интересно, его кто-нибудь ищет? Может быть, полиция? В понедельник Луво, засев в кустах около гриль-бара, через открытое окно все утро смотрит по телевизору местные новости. Через несколько часов наконец передают: во Вредехуке пожилая женщина застрелила проникшего в дом мужчину. При этом улица, где стоит сообщающий новость корреспондент с микрофоном, та самая, а вот дом другой, дом даже не соседний. На заднем плане видно, что улица перегорожена натянутой поперек проезжей части полосатой красно-желтой полицейской лентой. О старческом слабоумии Альмы корреспондент не говорит и ни словом не упоминает ни Феко, ни Тембу. Сообщников у убитого грабителя вроде как бы и не было. Весь репортаж занимает самое большее секунд двадцать пять. В квартиру Роджера Луво не возвращается. <…> Плодитесь и разможайтесьИмоджина маленькая, беленькая. Волосы как сахарная вата, бледный лобик, меловые ручки. Снежная Королева. Молочная Принцесса. На левом бицепсе татуировка — черная паутина. Имоджина — менеджер по распределению ресурсов в компании «Сайклопс инджиниринг» (город Ларами, штат Вайоминг). Герб среднего роста и сложения, лысый и не особенно амбициозный. Обнажающиеся в улыбке, его зубы похожи на впопыхах собранную мозаику. Еще у него бросаются в глаза вены на предплечьях — все руки ими оплетены, как корнями какого-то растения. Он ведет у выпускников Вайомингского университета курс молекулярной филогенетики. Они с Имоджиной живут в пятнадцати милях от города в одноэтажном кирпично-деревянном доме с участком в пять акров, заросшим преимущественно шалфеем и кострецом. Зато у них свой кусок сухого русла с несколькими тополями, кладбище брошенных шин (Герб собирается произвести там расчистку) и целая стая перепелок, которые иногда ранним утром принимаются опрометью перебегать подъездную дорожку. У Имоджины двадцать две птичьи кормушки — и на столбах, и из-под крыши свисают, и плоские, и сферические, и сделанные из банок из-под кофе, и в виде маленьких швейцарских шале, — так что каждый вечер, придя с работы, она ходит от одной к другой со стремянкой и ведерком семенной смеси, подсыпает, чтобы были полные. В сентябре 2002-го Имоджина глотает последнюю противозачаточную таблетку, и они с Гербом выходят вместе на подъездную дорожку, чтобы обухом топора вдрызг раздолбать там пустую баночку из-под пилюль. Герба это возбуждает: связки у Имоджины на шее напрягаются — хрясь! — и осколки пластика разлетаются по гравию. Последнее время он постоянно думает о детях, представляет себе, как приходит домой с занятий, а там его встречает потомство, да в таком количестве, что аж мебели не видать. На протяжении следующих тридцати суток Герб и Имоджина занимаются сексом шесть раз, делая это по утрам. После секса Имоджина каждый раз вздымает таз чуть ли не к потолку, закрывает глаза и пытается вообразить то, что описал ей Герб: как неисчислимые полчища сперматозоидов вливаются в шейку матки, все там заполняют и проникают в фаллопиевы трубы. После чего их с Гербом хромосомы сцепляются друг с дружкой; в своем воображении она при этом даже как бы слышит еле уловимый щелчок — будто сомкнулись два зубчика застежки-молнии. Потом в окнах появляется солнце, и Герб ставит подогреваться хлеб для тостов. А оплодотворенная яйцеклетка, похожая на крошечный вопросительный знак, с этого момента начинает свое развитие в утробе. <…> ПлотинаСтароста деревни стоит под зонтиком, за ним здание правление, с крыши капает. Небо как завеса из серебряных нитей. —Что верно, то верно, — говорит он. — Мы намечены к затоплению. За собственность выдадут компенсации. Переезд оплатят. У нас в запасе одиннадцать месяцев. Под ним, на нижней ступеньке крыльца, обхватив колени, сидят его дочери. Мужчины в дождевиках тихо гомонят, переминаются. Перекликаясь друг с дружкой, мимо пролетают штук десять чаек. На строительных планах переплетение контурных линий, и деревня среди них не больше пылинки, обведенной красным кружком, означающим затопление. Единственным ее названием служит номер. Один-один-три, один-тринадцать, один плюс один плюс три — это пять. Прорицательница в своей лачуге садится на корточки и бросает зернышки на доску с цифрами. — Вижу себялюбие, — говорит она. — Жажду наживы. Чашу искупления. И конец света. Дальние родственники из других приречных городков, уже переселенных, шлют письма, свидетельствуя о хорошей жизни. Настоящие школы, приличные больницы, центрально отопление, холодильники, аппаратура для караоке. В районах расселения есть все, чего в деревнях нет. Электричество, доступное двадцать четыре часа в сутки. Свежее мясо на каждом углу. Вы перепрыгнете через полстолетия, пишут они. Староста деревни дарит жителям бочку с пивом; устраивают празднество. На пристани тарахтят генераторы, среди листвы деревьев горят огни, иногда какая-нибудь лампа лопается, деревенские радостно хохочут, глядя, как над ветками подымается дым. <…> Новости, анонсы, релизы и личные мнения наших редакторов на все это — в телеграме «Афиши Daily».daily.afisha.ru Стена памяти - Энтони Дорр » LoveRead - Бесплатная Онлайн Библиотека* * * Энтони Дорр – талантливый и бесстрашный писатель нового поколения. Он смело поднимает самые важные вопросы человеческого бытия. Его персонажи проявляют жизнестойкость, их приключения обретают эпический размах. Элизабет Гилберт, автор «Есть, молиться, любить» Всезнающий и всевидящий – как Д. Г. Лоуренс, Толстой, Пинчон, Делилло, – Дорр безошибочно подмечает и узор на крыльях бабочки, и мельчайшие частицы материи во Вселенной, но при этом не обходит стороной неразрешимые вечные вопросы. The Philadelphia Inquirer Дорр установил новый стандарт того, на что способна сама форма рассказа. Его короткие истории настолько глубоки, настолько масштабны, что действуют как романы. Дейв Эггерс Редко встречаешь писателя, который поможет тебе увидеть мир по-новому. А Дорр делает это на каждой странице! The Boston Globe Дорр – выдающийся стилист. Путешествия его героев по миру внешнему и миру внутреннему одинаково завораживают читателя. Guardian В этих историях отражается и чудо, и ледяное равнодушие природы; Дорр – великолепный рассказчик. Outside При чтении рассказов Дорра в нас пробуждается то восторженное чувство, которое мы испытываем лишь от сильной любви к близкому человеку или предмету наших занятий. TLS Благодаря безупречной, классической манере изложения чудеса у Дорра кажутся естественными. Впечатляюще! Sunday Times Дорр выступает здесь как свидетель истории – не той истории, что повествует о масштабных событиях и великих людях, а о той, что высвечивает безымянные уголки, из которых и вырастают лучшие рассказы. Это как раз тот редкий случай, когда писатель, не поддаваясь на банальные соблазны, выстраивает незаурядную, сильную и внятную музыку прозы. Колум Маккэнн Дорр создает мистическую атмосферу твердым, рассудительным и изящным слогом. После того как вы прочтете книгу, ее персонажи еще долго будут являться вам во сне. Venue Проза Дорра завораживает, в его выразительных фразах сочетается зоркость натуралиста и поэтическая образность. The New York Times Book Review Энтони Дорр – прекрасный писатель нового поколения. Его рассказы отличает проникновенная глубина и внимание к забытым или вообще неисследованным областям. Эти рассказы не просто описывают красоту – они ее создают. Рик Басс Дорр всецело охвачен мыслью о том, что форма материальных объектов может быть подобна форме тех вещей, которые мы лишь пытаемся постичь, – это любовь, утрата, память… Автору удается разбередить наши чувства, когда он обращает свою острую наблюдательность на муки человеческих переживаний. Hampstead & Highgate Express Энтони Дорр родился в американском штате Огайо. Некоторое время писатель жил за границей – в Новой Зеландии и на африканском континенте. Затем Дорр вернулся на родину и поселился в штате Айдахо. Возможность увидеть другие страны значительно обогатила внутренний мир Дорра. Яркие описания природы – не результат многочасового чтения книг или статей в интернете. Почти все, о чем пишет Энтони Дорр, он видел собственными глазами. Русскоязычным читателям американский писатель известен сборником рассказов «Собиратель ракушек» и романом «Весь невидимый нам свет», за который автор был удостоен международного признания и Пулицеровской премии. Real-books.ru Посвящается Шоне Понимание того, что наша жизнь состоит только из памяти, приходит тогда, когда начинаешь ее терять, утрачивая постепенно, кусочками. А жизнь без памяти – это вообще не жизнь, так же как разум без самовыражения – не разум. Память – это связность мысли, сама возможность мыслить, чувствовать, даже действовать. Без нее мы ничто. Луис Бунюэль. Мой последний вздох Стена памятиВысокий мужчина во дворе Альме Коначек семьдесят четыре года, она живет во Вредехуке{1}; Вредехук – это пригород Кейптауна, где теплые дожди, широкие окна солидных вилл и бесшумные хищные автомобили. Позади ее садика вздымается Столовая гора – огромная, зеленая и волнистая, а взгляду с кухонной веранды подмигивают тысячи городских огней, плавающих в волнах тумана и мерцающих, будто свечи. Однажды ноябрьской ночью, уже под утро, часа в три, Альма просыпается и слышит, как стальную мощную решетку, защищающую входную дверь, с лязгом раздвигают и кто-то проникает в дом. Ее рука дергается, вода из стакана выплескивается на ночной столик. В гостиной раздается громкий скрип половицы. Слышит она и нечто весьма похожее на чье-то дыхание. Вода со столика стекает на пол. – Хэлло? – шепотом выдавливает из себя Альма. В коридоре не иначе как чья-то тень. С лестницы доносится скрип подошвы, и тишина. В комнату вливается ночной воздух, пахнущий жасмином и угольным дымком. Альма прижимает к сердцу кулачок. За окнами веранды по небу над городом плывут освещенные луной клочья облаков. Пролитая вода подбирается к порогу спальни. – Кто там? Там кто-то есть? Старинные напольные часы в гостиной отбивают секунды. У Альмы громко стучит в ушах. Ей кажется, что комната вращается. Медленно-медленно. – Гарольд? – Тут Альма вспоминает, что Гарольд умер, но ничего не может с собой поделать. – Гарольд? Опять шаги, теперь уже на втором этаже, опять ропщет какая-то половица. Проходит, может быть, минута. Чу… Что за звук? Кто-то спускается по лестнице? На то, чтобы набраться храбрости и, шаркая, пройти в гостиную самой, уходит еще не меньше минуты. Входная дверь распахнута настежь. Светофор на верхнем углу улицы вспыхивает желтым, желтым, желтым. Листва не шелохнется, дома темны. Альма рывком задвигает решетку, захлопывает дверь, засов на место, бросает взгляд сквозь решетку наружу. А через двадцать секунд стоит у стола в прихожей, вертит в пальцах авторучку. Какой-то мужчина, пишет она. Высокий мужчина во дворе. Стена памятиАльма, босая и без парика, стоит в верхней спальне, в руке фонарик. Часы в гостиной тикают и тикают, завершают ночь. Мгновение назад Альма делала что-то очень важное, в этом она совершенно уверена. Что-то жизненно важное. Но теперь не может вспомнить, что именно. Одно из окон распахнуто. Гостевая кровать аккуратно застелена, покрывало расправлено ровно. На тумбочке у кровати стоит аппарат размером с микроволновку с приклепанной табличкой: «Собственность кейптаунского Института исследования памяти». От него отходят три витых шнура, ведут к чему-то слегка напоминающему мотоциклетный шлем. loveread.info Энтони Дорр - Стена памяти (сборник) » Книги читать онлайн бесплатно без регистрацииВпервые на русском – сборник Энтони Дорра, автора поразительного международного бестселлера «Весь невидимый нам свет» (роман получил Пулицеровскую премию и стал финалистом Национальной книжной премии США) и сборника «Собиратель ракушек». Семь трогательных, поэтичных историй о вечных и неразрешимых проблемах, о бескрайней природе и месте человека в ней, о непостижимости любви и невыносимости утраты, но в первую очередь – о памяти как о том, что придает жизни смысл, как о хрупкой нити, связывающей нас с другими людьми и с нашим собственным «я». Как было сказано в одной из рецензий: «При чтении рассказов Дорра в нас пробуждается то восторженное чувство, которое мы испытываем лишь от сильной любви к близкому человеку или предмету наших занятий». Энтони Дорр Стена памяти (сборник) Anthony Doerr MEMORY WALL Copyright © Anthony Doerr, 2010 All rights reserved © В. Бошняк, перевод, примечания, 2016 © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016 Издательство АЗБУКА® * * *Энтони Дорр – талантливый и бесстрашный писатель нового поколения. Он смело поднимает самые важные вопросы человеческого бытия. Его персонажи проявляют жизнестойкость, их приключения обретают эпический размах. Элизабет Гилберт, автор «Есть, молиться, любить»Всезнающий и всевидящий – как Д. Г. Лоуренс, Толстой, Пинчон, Делилло, – Дорр безошибочно подмечает и узор на крыльях бабочки, и мельчайшие частицы материи во Вселенной, но при этом не обходит стороной неразрешимые вечные вопросы. The Philadelphia InquirerДорр установил новый стандарт того, на что способна сама форма рассказа. Его короткие истории настолько глубоки, настолько масштабны, что действуют как романы. Дейв ЭггерсРедко встречаешь писателя, который поможет тебе увидеть мир по-новому. А Дорр делает это на каждой странице! The Boston GlobeДорр – выдающийся стилист. Путешествия его героев по миру внешнему и миру внутреннему одинаково завораживают читателя. GuardianВ этих историях отражается и чудо, и ледяное равнодушие природы; Дорр – великолепный рассказчик. OutsideПри чтении рассказов Дорра в нас пробуждается то восторженное чувство, которое мы испытываем лишь от сильной любви к близкому человеку или предмету наших занятий. TLSБлагодаря безупречной, классической манере изложения чудеса у Дорра кажутся естественными. Впечатляюще! Sunday TimesДорр выступает здесь как свидетель истории – не той истории, что повествует о масштабных событиях и великих людях, а о той, что высвечивает безымянные уголки, из которых и вырастают лучшие рассказы. Это как раз тот редкий случай, когда писатель, не поддаваясь на банальные соблазны, выстраивает незаурядную, сильную и внятную музыку прозы. Колум МаккэннДорр создает мистическую атмосферу твердым, рассудительным и изящным слогом. После того как вы прочтете книгу, ее персонажи еще долго будут являться вам во сне. VenueПроза Дорра завораживает, в его выразительных фразах сочетается зоркость натуралиста и поэтическая образность. The New York Times Book ReviewЭнтони Дорр – прекрасный писатель нового поколения. Его рассказы отличает проникновенная глубина и внимание к забытым или вообще неисследованным областям. Эти рассказы не просто описывают красоту – они ее создают. Рик БассДорр всецело охвачен мыслью о том, что форма материальных объектов может быть подобна форме тех вещей, которые мы лишь пытаемся постичь, – это любовь, утрата, память… Автору удается разбередить наши чувства, когда он обращает свою острую наблюдательность на муки человеческих переживаний. Hampstead & Highgate ExpressЭнтони Дорр родился в американском штате Огайо. Некоторое время писатель жил за границей – в Новой Зеландии и на африканском континенте. Затем Дорр вернулся на родину и поселился в штате Айдахо. Возможность увидеть другие страны значительно обогатила внутренний мир Дорра. Яркие описания природы – не результат многочасового чтения книг или статей в интернете. Почти все, о чем пишет Энтони Дорр, он видел собственными глазами. Русскоязычным читателям американский писатель известен сборником рассказов «Собиратель ракушек» и романом «Весь невидимый нам свет», за который автор был удостоен международного признания и Пулицеровской премии. Real-books.ruПосвящается Шоне Понимание того, что наша жизнь состоит только из памяти, приходит тогда, когда начинаешь ее терять, утрачивая постепенно, кусочками. А жизнь без памяти – это вообще не жизнь, так же как разум без самовыражения – не разум. Память – это связность мысли, сама возможность мыслить, чувствовать, даже действовать. Без нее мы ничто. Луис Бунюэль. Мой последний вздохВысокий мужчина во дворе Альме Коначек семьдесят четыре года, она живет во Вредехуке{1}; Вредехук – это пригород Кейптауна, где теплые дожди, широкие окна солидных вилл и бесшумные хищные автомобили. Позади ее садика вздымается Столовая гора – огромная, зеленая и волнистая, а взгляду с кухонной веранды подмигивают тысячи городских огней, плавающих в волнах тумана и мерцающих, будто свечи. Однажды ноябрьской ночью, уже под утро, часа в три, Альма просыпается и слышит, как стальную мощную решетку, защищающую входную дверь, с лязгом раздвигают и кто-то проникает в дом. Ее рука дергается, вода из стакана выплескивается на ночной столик. В гостиной раздается громкий скрип половицы. Слышит она и нечто весьма похожее на чье-то дыхание. Вода со столика стекает на пол. – Хэлло? – шепотом выдавливает из себя Альма. В коридоре не иначе как чья-то тень. С лестницы доносится скрип подошвы, и тишина. В комнату вливается ночной воздух, пахнущий жасмином и угольным дымком. Альма прижимает к сердцу кулачок. За окнами веранды по небу над городом плывут освещенные луной клочья облаков. Пролитая вода подбирается к порогу спальни. – Кто там? Там кто-то есть? Старинные напольные часы в гостиной отбивают секунды. У Альмы громко стучит в ушах. Ей кажется, что комната вращается. Медленно-медленно. – Гарольд? – Тут Альма вспоминает, что Гарольд умер, но ничего не может с собой поделать. – Гарольд? Опять шаги, теперь уже на втором этаже, опять ропщет какая-то половица. Проходит, может быть, минута. Чу… Что за звук? Кто-то спускается по лестнице? На то, чтобы набраться храбрости и, шаркая, пройти в гостиную самой, уходит еще не меньше минуты. Входная дверь распахнута настежь. Светофор на верхнем углу улицы вспыхивает желтым, желтым, желтым. Листва не шелохнется, дома темны. Альма рывком задвигает решетку, захлопывает дверь, засов на место, бросает взгляд сквозь решетку наружу. А через двадцать секунд стоит у стола в прихожей, вертит в пальцах авторучку. Какой-то мужчина, пишет она. Высокий мужчина во дворе. Альма, босая и без парика, стоит в верхней спальне, в руке фонарик. Часы в гостиной тикают и тикают, завершают ночь. Мгновение назад Альма делала что-то очень важное, в этом она совершенно уверена. Что-то жизненно важное. Но теперь не может вспомнить, что именно. Одно из окон распахнуто. Гостевая кровать аккуратно застелена, покрывало расправлено ровно. На тумбочке у кровати стоит аппарат размером с микроволновку с приклепанной табличкой: «Собственность кейптаунского Института исследования памяти». От него отходят три витых шнура, ведут к чему-то слегка напоминающему мотоциклетный шлем. Стена напротив Альмы вся сплошь облеплена листочками бумаги. Среди них диаграммы, карты, попадаются мятые клочки, испещренные каракулями. Там не только бумажки: в глаза сразу бросаются пластиковые картриджи размером со спичечный коробок, на крышке каждого выгравирован четырехзначный номер и каждый с дырочкой – этими дырочками они надеты на вбитые в стену гвозди. Луч фонарика в руке Альмы упирается в цветную фотографию, на которой мужчина в закатанных до колен штанах выходит из морских волн. Она касается пальцем ее края. На лице мужчины не то улыбка, не то гримаса. Вода холодная. Через все фото надпись, сделанная – она это знает – ее рукой: его имя, Гарольд. Этот мужчина ей знаком. Закрыв глаза, она может припомнить розовый цвет его десен, морщины у него на шее, его руки с узловатыми костяшками пальцев. Он был ее мужем. А вокруг фото сплошь бумажки, бумажки и пластиковые картриджи расходящимися и наползающими друг на друга кругами и слоями – одни на гвоздиках, другие пришпилены булавками или прилеплены жевательной резинкой. Здесь списки неотложных дел, краткие записи, рисунки, изображающие каких-то, видимо, доисторических зверей и чудовищ. На одной бумажке написано: Феко можно верить. Рядом: Кока-колу брать у Полли. Здесь же рекламка: Агентство недвижимости «Портер пропертиз». Попадаются странные словечки: дейноцефалы, позднепермский период, массовые кладбища позвоночных.{2} Некоторые клочки бумаги пусты, на других следы торопливых подтирок, помарки и вычеркивания. На одной из страничек, вырванных из какой-то брошюры, многократно подчеркнута фраза: Воспоминания содержатся не внутри клеток, а в межклеточном пространстве; при этом линии подчеркивания проведены неверной рукой, сикось-накось. nice-books.com
books.academic.ru
books.academic.ru |
